Когда не праздничные вина,
а пренатальная вина
подскажет главную причину,
зачем майевтика нужна,
когда из векового смеха
печаль целебно прорастёт,
и зазвучит иное эхо
во времени наоборот,
когда проклюнутся в реликте
приметы будущих эпох,
когда Нигде́ и город Ни́где
перемешаются в депо,
а что ещё – когда в мензурке
поместится весь океан,
и все порядочные турки
признают геноцид армян, –
настанет время покаяний,
и у истока новых глав
отбросит нож последний Каин,
как прежде, Авеля обняв.
Ты, убаюканный в ладони
над гулкой пропастью минут,
надеешься, что не уронят,
когда ладонь перевернут.
Храним Венерою Милосской,
и не дрожит её рука,
и слышно только отголосок
непостижимого хлопка.
над гулкой пропастью минут,
надеешься, что не уронят,
когда ладонь перевернут.
Храним Венерою Милосской,
и не дрожит её рука,
и слышно только отголосок
непостижимого хлопка.
Как цветок, раскроется частица,
и нахлынет новая волна.
То мудрец, то бабочка приснится.
Явь, неотличимая от сна.
Мы с тобою – пара зрячих капель.
Через нас проявленный предмет
узнаёт, что неподъёмный камень
легче и прозрачнее, чем свет.
и нахлынет новая волна.
То мудрец, то бабочка приснится.
Явь, неотличимая от сна.
Мы с тобою – пара зрячих капель.
Через нас проявленный предмет
узнаёт, что неподъёмный камень
легче и прозрачнее, чем свет.
"Россия, мы найдём тебя когда-то..."
Александр Крупинин
В фильме "Достояние республики"Александр Крупинин
после первых титров – дальний план.
Тут читатель ждёт уж рифму с бубликом,
а теперь читатель ждёт славян.
В кадре нет людей. Есть одиночество,
схваченное снежной кожурой.
Мне о нём спросить как раз и хочется
бублик, обернувшийся дырой.
Купол за рекой – туманом сузило.
Звоном убаюкана река.
Ты – сентиментальная иллюзия,
я тебя любил издалека.
Дорог реквизитор мне – и кто ещё
там, за кадром, ходит взад-вперёд
в поисках пропавшего сокровища
и, поди, когда-нибудь найдёт.
Рига
По линии хруста болит белизна.
Осколки фарфора, срастаясь не сразу,
мы снова полюбим и сможем узнать,
как вместе совпасть в безупречную вазу.
Хоть время вокруг – застывающий клей, –
секунда податливей тёплого масла.
Нам важно успеть, нам с тобою важней
обняться, сложиться кусочками пазла.
О склеенной вазе нам швы говорят,
что хрупкая глина, поющая глина
прочнее, чем хроника трещин, утрат.
Частица от целого неотделима.
Осколки фарфора, срастаясь не сразу,
мы снова полюбим и сможем узнать,
как вместе совпасть в безупречную вазу.
Хоть время вокруг – застывающий клей, –
секунда податливей тёплого масла.
Нам важно успеть, нам с тобою важней
обняться, сложиться кусочками пазла.
О склеенной вазе нам швы говорят,
что хрупкая глина, поющая глина
прочнее, чем хроника трещин, утрат.
Частица от целого неотделима.
О чём? Об исцелённых ранах,
о разговорах до зари,
о том, как чутко и на равных –
и вместе – тайну сотворить.
О том, что нежность непорочна,
оставь она хоть сто улик,
и разве нужен ей подстрочник
на человеческий язык?
о разговорах до зари,
о том, как чутко и на равных –
и вместе – тайну сотворить.
О том, что нежность непорочна,
оставь она хоть сто улик,
и разве нужен ей подстрочник
на человеческий язык?
К рассвету на улицах города стихла пальба.
Младенец охрип, но теперь он поспит.
Старуха морщинистым пальцем вдоль детского лба
рисует крест-накрест – ей верится – щит.
Безумие Греты тягучее, словно смола.
В нём вязнут ребёнок, скамейка и хлеб.
Старуха сейчас отозваться бы, верно, смогла
на имя Марии. Ей грезится хлев,
ей грезится – в грязных потёках на стенах, в пыли,
в рассветных тенях, что наполнили дом:
здесь вол пригибает витые рога до земли,
он Дух прозревает звериным чутьём.
Младенец укутан. И Грета, согретая с ним,
кривит поневоле от радости рот:
настанет черёд, и воскреснет сияющий Рим,
и этот младенец Голгофу распнёт.
Вокруг Назарета мелькают эпохи. Спешат
сады Хиросим, Ауденард расцвести.
Безумная Грета качает, обняв, Малыша,
и небо качается в чьей-то горсти.
* "Безумная Грета" – одна из первых европейских пушек, в 1452 году использовалась при осаде Оденарде (нынешнего Ауденарде). "Малыш" – бомба, сброшенная на Хиросиму.
Младенец охрип, но теперь он поспит.
Старуха морщинистым пальцем вдоль детского лба
рисует крест-накрест – ей верится – щит.
Безумие Греты тягучее, словно смола.
В нём вязнут ребёнок, скамейка и хлеб.
Старуха сейчас отозваться бы, верно, смогла
на имя Марии. Ей грезится хлев,
ей грезится – в грязных потёках на стенах, в пыли,
в рассветных тенях, что наполнили дом:
здесь вол пригибает витые рога до земли,
он Дух прозревает звериным чутьём.
Младенец укутан. И Грета, согретая с ним,
кривит поневоле от радости рот:
настанет черёд, и воскреснет сияющий Рим,
и этот младенец Голгофу распнёт.
Вокруг Назарета мелькают эпохи. Спешат
сады Хиросим, Ауденард расцвести.
Безумная Грета качает, обняв, Малыша,
и небо качается в чьей-то горсти.
* "Безумная Грета" – одна из первых европейских пушек, в 1452 году использовалась при осаде Оденарде (нынешнего Ауденарде). "Малыш" – бомба, сброшенная на Хиросиму.
Небесной музыки послушники,
пушинки нот,
мы ожили в твоих наушниках,
в твоём кино.
В Любляне, Дублине, Варшаве ли,
мы, нотный пух,
твой вещий слух легко шершавили,
дразнили слух.
Взлетали звонким одуванчиком,
с тобой в ладу,
и ветер – крепче и богаче, как
впервые – дул.
пушинки нот,
мы ожили в твоих наушниках,
в твоём кино.
В Любляне, Дублине, Варшаве ли,
мы, нотный пух,
твой вещий слух легко шершавили,
дразнили слух.
Взлетали звонким одуванчиком,
с тобой в ладу,
и ветер – крепче и богаче, как
впервые – дул.
Антивоенные стихи :: Шинель
2023, 28 Июня
посвящается Елене Осиповой, художнице в Петербурге, которая выходит на одиночные антивоенные пикеты
Привет, Акакий, твой шинельный ворот,
что был пошит из кошки дворово́й,
накрыл дома, фонтаны — целый город,
шинельный ворот весь накрыл его.
Акакий, брат мой, смелость или милость,
какую малость и каких щедрот
пора добавить, если всё накрылось
и надо как-то вылезти из-под?
Твой ворот вековой давно распорот.
Покажется: людей в округе нет,
но как же нет? Одна за целый город
здесь женщина выходит на пикет.
что был пошит из кошки дворово́й,
накрыл дома, фонтаны — целый город,
шинельный ворот весь накрыл его.
Акакий, брат мой, смелость или милость,
какую малость и каких щедрот
пора добавить, если всё накрылось
и надо как-то вылезти из-под?
Твой ворот вековой давно распорот.
Покажется: людей в округе нет,
но как же нет? Одна за целый город
здесь женщина выходит на пикет.
Фрейд страстно коллекционировал греческие, римские и египетские древности – в шкафу и на письменном столе его стояли ушебти, посмертные маски, статуэтки. Их глиняные глаза смотрели на Фрейда из глубины минувших веков, когда он, окружённый тишиной рабочего кабинета, читал новую книгу по археологии.
![](/res/img/Rene_Magritte_1964.jpg)
По мотивам картин Рене Магритта
"Великая война" и "Сын человеческий" (1964).
"Великая война" и "Сын человеческий" (1964).
Фиалка растёт сквозь глазницы войны,
сквозь рёбра войны прорастает.
Фиалка растёт и не знает вины,
фиалка, упрямая тайна.
Тем тайна упрямей, тем тайна сильней,
что ноздри забиты землицей,
но время придёт — из подземных ноздрей
фиалка на свет пробурится.
Ведь пуля — вопрос, а фиалка — ответ.
Когда за плодами раздора
лица больше нет, остаётся букет —
упрямая, сильная флора.