Когда не праздничные вина,
а пренатальная вина
подскажет главную причину,
зачем майевтика нужна,
когда из векового смеха
печаль целебно прорастёт,
и зазвучит иное эхо
во времени наоборот,
когда проклюнутся в реликте
приметы будущих эпох,
когда Нигде́ и город Ни́где
перемешаются в депо,
а что ещё – когда в мензурке
поместится весь океан,
и все порядочные турки
признают геноцид армян, –
настанет время покаяний,
и у истока новых глав
отбросит нож последний Каин,
как прежде, Авеля обняв.
Ты, убаюканный в ладони
над гулкой пропастью минут,
надеешься, что не уронят,
когда ладонь перевернут.
Храним Венерою Милосской,
и не дрожит её рука,
и слышно только отголосок
непостижимого хлопка.
над гулкой пропастью минут,
надеешься, что не уронят,
когда ладонь перевернут.
Храним Венерою Милосской,
и не дрожит её рука,
и слышно только отголосок
непостижимого хлопка.
Как цветок, раскроется частица,
и нахлынет новая волна.
То мудрец, то бабочка приснится.
Явь, неотличимая от сна.
Мы с тобою – пара зрячих капель.
Через нас проявленный предмет
узнаёт, что неподъёмный камень
легче и прозрачнее, чем свет.
и нахлынет новая волна.
То мудрец, то бабочка приснится.
Явь, неотличимая от сна.
Мы с тобою – пара зрячих капель.
Через нас проявленный предмет
узнаёт, что неподъёмный камень
легче и прозрачнее, чем свет.
"Россия, мы найдём тебя когда-то..."
Александр Крупинин
В фильме "Достояние республики"Александр Крупинин
после первых титров – дальний план.
Тут читатель ждёт уж рифму с бубликом,
а теперь читатель ждёт славян.
В кадре нет людей. Есть одиночество,
схваченное снежной кожурой.
Мне о нём спросить как раз и хочется
бублик, обернувшийся дырой.
Купол за рекой – туманом сузило.
Звоном убаюкана река.
Ты – сентиментальная иллюзия,
я тебя любил издалека.
Дорог реквизитор мне – и кто ещё
там, за кадром, ходит взад-вперёд
в поисках пропавшего сокровища
и, поди, когда-нибудь найдёт.
Рига
По линии хруста болит белизна.
Осколки фарфора, срастаясь не сразу,
мы снова полюбим и сможем узнать,
как вместе совпасть в безупречную вазу.
Хоть время вокруг – застывающий клей, –
секунда податливей тёплого масла.
Нам важно успеть, нам с тобою важней
обняться, сложиться кусочками пазла.
О склеенной вазе нам швы говорят,
что хрупкая глина, поющая глина
прочнее, чем хроника трещин, утрат.
Частица от целого неотделима.
Осколки фарфора, срастаясь не сразу,
мы снова полюбим и сможем узнать,
как вместе совпасть в безупречную вазу.
Хоть время вокруг – застывающий клей, –
секунда податливей тёплого масла.
Нам важно успеть, нам с тобою важней
обняться, сложиться кусочками пазла.
О склеенной вазе нам швы говорят,
что хрупкая глина, поющая глина
прочнее, чем хроника трещин, утрат.
Частица от целого неотделима.
О чём? Об исцелённых ранах,
о разговорах до зари,
о том, как чутко и на равных –
и вместе – тайну сотворить.
О том, что нежность непорочна,
оставь она хоть сто улик,
и разве нужен ей подстрочник
на человеческий язык?
о разговорах до зари,
о том, как чутко и на равных –
и вместе – тайну сотворить.
О том, что нежность непорочна,
оставь она хоть сто улик,
и разве нужен ей подстрочник
на человеческий язык?
К рассвету на улицах города стихла пальба.
Младенец охрип, но теперь он поспит.
Старуха морщинистым пальцем вдоль детского лба
рисует крест-накрест – ей верится – щит.
Безумие Греты тягучее, словно смола.
В нём вязнут ребёнок, скамейка и хлеб.
Старуха сейчас отозваться бы, верно, смогла
на имя Марии. Ей грезится хлев,
ей грезится – в грязных потёках на стенах, в пыли,
в рассветных тенях, что наполнили дом:
здесь вол пригибает витые рога до земли,
он Дух прозревает звериным чутьём.
Младенец укутан. И Грета, согретая с ним,
кривит поневоле от радости рот:
настанет черёд, и воскреснет сияющий Рим,
и этот младенец Голгофу распнёт.
Вокруг Назарета мелькают эпохи. Спешат
сады Хиросим, Ауденард расцвести.
Безумная Грета качает, обняв, Малыша,
и небо качается в чьей-то горсти.
* "Безумная Грета" – одна из первых европейских пушек, в 1452 году использовалась при осаде Оденарде (нынешнего Ауденарде). "Малыш" – бомба, сброшенная на Хиросиму.
Младенец охрип, но теперь он поспит.
Старуха морщинистым пальцем вдоль детского лба
рисует крест-накрест – ей верится – щит.
Безумие Греты тягучее, словно смола.
В нём вязнут ребёнок, скамейка и хлеб.
Старуха сейчас отозваться бы, верно, смогла
на имя Марии. Ей грезится хлев,
ей грезится – в грязных потёках на стенах, в пыли,
в рассветных тенях, что наполнили дом:
здесь вол пригибает витые рога до земли,
он Дух прозревает звериным чутьём.
Младенец укутан. И Грета, согретая с ним,
кривит поневоле от радости рот:
настанет черёд, и воскреснет сияющий Рим,
и этот младенец Голгофу распнёт.
Вокруг Назарета мелькают эпохи. Спешат
сады Хиросим, Ауденард расцвести.
Безумная Грета качает, обняв, Малыша,
и небо качается в чьей-то горсти.
* "Безумная Грета" – одна из первых европейских пушек, в 1452 году использовалась при осаде Оденарде (нынешнего Ауденарде). "Малыш" – бомба, сброшенная на Хиросиму.
Небесной музыки послушники,
пушинки нот,
мы ожили в твоих наушниках,
в твоём кино.
В Любляне, Дублине, Варшаве ли,
мы, нотный пух,
твой вещий слух легко шершавили,
дразнили слух.
Взлетали звонким одуванчиком,
с тобой в ладу,
и ветер – крепче и богаче, как
впервые – дул.
пушинки нот,
мы ожили в твоих наушниках,
в твоём кино.
В Любляне, Дублине, Варшаве ли,
мы, нотный пух,
твой вещий слух легко шершавили,
дразнили слух.
Взлетали звонким одуванчиком,
с тобой в ладу,
и ветер – крепче и богаче, как
впервые – дул.
Антивоенные стихи :: Шинель
2023, 28 Июня
посвящается Елене Осиповой, художнице в Петербурге, которая выходит на одиночные антивоенные пикеты
Привет, Акакий, твой шинельный ворот,
что был пошит из кошки дворово́й,
накрыл дома, фонтаны — целый город,
шинельный ворот весь накрыл его.
Акакий, брат мой, смелость или милость,
какую малость и каких щедрот
пора добавить, если всё накрылось
и надо как-то вылезти из-под?
Твой ворот вековой давно распорот.
Покажется: людей в округе нет,
но как же нет? Одна за целый город
здесь женщина выходит на пикет.
что был пошит из кошки дворово́й,
накрыл дома, фонтаны — целый город,
шинельный ворот весь накрыл его.
Акакий, брат мой, смелость или милость,
какую малость и каких щедрот
пора добавить, если всё накрылось
и надо как-то вылезти из-под?
Твой ворот вековой давно распорот.
Покажется: людей в округе нет,
но как же нет? Одна за целый город
здесь женщина выходит на пикет.
Фрейд страстно коллекционировал греческие, римские и египетские древности – в шкафу и на письменном столе его стояли ушебти, посмертные маски, статуэтки. Их глиняные глаза смотрели на Фрейда из глубины минувших веков, когда он, окружённый тишиной рабочего кабинета, читал новую книгу по археологии.
По мотивам картин Рене Магритта
"Великая война" и "Сын человеческий" (1964).
"Великая война" и "Сын человеческий" (1964).
Фиалка растёт сквозь глазницы войны,
сквозь рёбра войны прорастает.
Фиалка растёт и не знает вины,
фиалка, упрямая тайна.
Тем тайна упрямей, тем тайна сильней,
что ноздри забиты землицей,
но время придёт — из подземных ноздрей
фиалка на свет пробурится.
Ведь пуля — вопрос, а фиалка — ответ.
Когда за плодами раздора
лица больше нет, остаётся букет —
упрямая, сильная флора.
